И сейчас, много времени спустя, я не совсем уверен, что понимаю, почему он велел Салли позвонить этим типам и заставить их прийти в этот день. А в то время я не только не был уверен — я даже не мог предполагать, зачем это делается.

Он ненавидит работу. Когда я возвращаюсь, выполнив какое-либо его поручение, и сажусь, чтобы отчитаться, и он знает, что должен внимательно слушать, он смотрит на меня так, как будто я положил кетчуп в его пиво. Когда в кабинет входит посетитель, даже если Вульф надеется получить от него очень важную информацию, он приветствует гостя так, как будто тот пришел проверять налоговые декларации за последние десять лет. Так зачем же приглашать людей и работать до и после обеда, если он еще не выбрал подходящего кандидата на роль убийцы? Я не понимал этого. Теперь я думаю, что он хватался за соломинку. Он убеждал не только Салли и меня, но и себя, что ситуация, возникшая после посещения Кремера, открыла новый подход к делу. Но в действительности, она только дала почти полную уверенность, что ни один из других кандидатов не имел причины для убийства Джерина, однако считать, что и у Блаунта ее не было, мог либо упрямый осел, либо дурак. Вы сидите и наслаждаетесь книгой, даже очень увлекательной, о том, что случилось в Африке сто тысяч лет назад, и в то же время боретесь с подозрением, что ведете себя именно как упрямый осел или дурак, и тогда вы просите вашу клиентку, чтобы она пригласила людей, приход которых избавит вас от сознания вашего ничтожества. Как я уже сказал, я не совсем уверен, но подозреваю, что все происходило именно так.

Конечно, не исключено, что даже на этой стадии у него была некая смутная мысль о том, что в действительности произошло в тот вечер в «Гамбит-клубе», но я так не думаю.

Договориться о предобеденной беседе с Мертоном Фэрроу не составило труда. Йеркс сказал Салли, что придет около девяти тридцати, но максимум того, что удалось добиться от Эвери, было обещание попытаться зайти вечером.

После ленча, когда я вернулся, отнеся письмо в контору Комуса — пятиэтажный муравейник из стекла и стали, где его фирма занимала целый этаж — было решено, что Салли не будет присутствовать при беседе, и еще до шести она ушла в свою комнату. Фэрроу сказал, что придет в шесть, но опоздал на двадцать минут.

Когда Фриц ввел его в кабинет, он подошел ко мне, протянув руку. Я пожал ее, и он повернулся к Вульфу, но Вульф, всегда готовый к этому, стоял, отвернувшись к «Новому международному словарю» Уэбстера в кожаном переплете, и деловито перелистывал страницы. Фэрроу пять секунд стоял и смотрел на него, а потом обернулся ко мне и спросил:

— Где Салли?

Я сказал ему, что она наверху и, может быть, спустится попозже, и указал на красное кожаное кресло. Когда он сел, Вульф закрыл словарь и обернулся.

— Добрый вечер, — сказал он, — я Ниро Вульф. Вы, сказали мисс Блаунт, что у вас мало времени.

Фэрроу кивнул.

— У меня назначено свидание за обедом, — сказал он вдвое громче, чем требовалось, и взглянул на свои часы. — Я должен уйти через полчаса, но этого будет достаточно… Я не мог прийти в шесть, не успевал сделать свою работу. Когда шефа нет, у меня полно дел. Я рад, что Салли позвонила мне. Она сказал, что хочет видеть меня, и я тоже хочу ее видеть. Я знаю ее, а вы, конечно, нет. Она доброе дитя, и я к ней привязан, но, как и у каждого, у нее бывают заскоки. Салли просто не понимает свою мать, мою тетю, и никогда не поймет. Разумеется, это сугубо семейное дело, но она сама в это впуталась, впутала вас, и я буду говорить с вами прямо. Она заставила вас поверить, что между тетей и Дэном Комусом что-то есть. Это выдумки. Каждый, кто знает мою тетю Анну… вы видели ее когда-нибудь?

— Нет, — Вульф смотрел на него без всякого интереса.

— Если бы она захотела, она могла бы сделать что угодно не только с Комусом, но с любым мужчиной. Я ее племянник, поэтому можете считать, что я пристрастен, спросите кого угодно. Однако подозревать такое нелепо, потому что она любит только одного человека — своего мужа. Салли это знает, хоть ей это и не нравится. Вы знаете, как бывает с дочерьми, не правда ли?

— Нет.

— Бывает по-всякому: либо мать ревнует к дочери, либо дочь к матери. Это легко определить. Дайте мне побыть десять минут с любыми матерью и дочерью, и я скажу вам, как обстоит дело, а моей тетей Анной и Салли я провел годы. Подозрения Салли, что Комус погубит дядю Мэта, потому что потом сможет завоевать ее мать — это совершенная чепуха. Может, она думает, что ее мать знает об этом или подозревает, но притворяется, что не знает. Так?

— Нет.

— Спорю, что так. Дочь, ревнующая к матери, может подозревать что угодно. Значит, чтобы защитить своего отца, она приходит и нанимает вас — и что из этого? Факт, что ее отец устроил этот сеанс, принес Джерину шоколад, потом унес чашку и кофейник и опорожнил их. Вы можете быть великим детективом, но не можете изменить факты.

Вульф фыркнул.

— Значит вы думаете, что мистер Блаунт виновен?

— Разумеется, нет. Я его племянник. Я только говорю, что нельзя не считаться с очевидными фактами.

— Я могу попытаться истолковать их. Вы играете в шахматы, мистер Фэрроу?

— Ну, играю. Я знаю два или три первых хода, все дебюты от итальянской партии до защиты Каро-Канн, но быстро теряюсь. Дядя заставлял меня заниматься этим, считая, что это развивает мозги. Я не так уж уверен в этом. Вспомните Бобби Фишера, чемпиона мира. Разве он развил свои мозги? Если я достаточно умен, чтобы отвечать за торговлю в громадной корпорации, а именно это я делаю уже две недели, я не думаю, что игра в шахматы мне сколько-нибудь поможет. Мне не нравится сидеть и думать полчаса, а потом двигать вперед пешку.

— Я так понимаю, что вы не играли в тот вечер против мистера Джерина?

— Нет, нет. Он сделал бы мне мат в десять ходов. Я был одним из «посредников». Я находился в библиотеке с Джерином, передавая ход с десятого стола, когда дядя Мэт вошел с шоколадом для него.

— На подносе были кофейник, чашка с блюдцем и салфетка?

— Да.

— Ваш дядя задержался, или сразу вернулся в другую комнату к своему столу?