Во вторник в четверть десятого утра, сидя с Салли за столом на кухне, я подвинул к ней масло с гуайявой для третьей лепешки. Провожая ее в час ночи в комнату, я рассказал ей, каков наш обычный утренний распорядок: Вульф завтракает в комнате в 8.15, с девяти — в течение двух часов — в оранжерее с орхидеями; я завтракаю на кухне, когда мне захочется, а потом, если не ухожу по делам, нахожусь в кабинете, чтобы стереть пыль, проглядеть почту, дочитать номер «Таймс», если не сделал этого за завтраком, и сделать все, что потребуется.

Вульф повел себя очень неплохо. Он сидел за столом с «Происхождением африканцев» в руках, когда в половине двенадцатого я подошел к нему с Салли и, к моему удивлению, не вскочил и не убежал, когда я объявил, что у нас в доме гостья. Поворчав, он положил книгу, и, когда я спросил его, хочет ли он услышать краткое резюме или дословный отчет о нашей беседе, он попросил изложить все слово в слово. Гораздо приятнее передавать долгий разговор в присутствии кого-то, кто слышал его. Так мальчик Арчи, давным-давно в Огайо, быстрее влезал на дерево, если на него смотрела девочка. Или пятнадцать девочек.

Когда я кончил рассказывать и ответил на несколько вопросов, он сообщил клиентке о беседе с вечерним посетителем — ее крестным Эрнстом Хаусманом — не все, конечно, а главное. Конец его рассказа был адресован и мне, потому что Салли позвонила в тот момент, когда Вульф излагал свое предположение, что Хаусман сам положил мышьяк в шоколад. Он не раскололся и не признался. Сделав несколько резких замечаний, он встал и ушел.

Утром на двадцать седьмой странице «Таймс» была помещена небольшая заметка, где сообщалось, что Арчи Гудвин подтвердил репортеру «Таймс», что Ниро Вульф приглашен расследовать дело об убийстве Пола Джерина, но Дэниел Комус, адвокат Мэтью Блаунта, заявил, что не обращался к услугам Вульфа и сомневается, чтобы это сделал кто-нибудь другой.

За завтраком мы с Салли решили, что: а) было бы желательно, чтобы ее мать знала, где она; б) она позвонит ей; в) она может выходить куда захочет, но в одиннадцать часов должна быть в своей комнате, на случай, если понадобится Вульфу, когда он спустится из оранжереи; г) она может брать любые книги из шкафов в кабинете, кроме «Происхождение африканцев»; д) она не должна уходить в то время, когда я пойду в банк положить двадцать две тысячи, и е) она должна быть в столовой для ленча в 1.15.

Я сидел за своим столом в одиннадцать часов, когда услышал звук лифта, которым всегда пользовался Вульф. Он вошел, как обычно, с орхидеями для стола, сказал «доброе утро», поставил ветку цветов в вазу, сел, просмотрел утреннюю почту, взглянул на меня и спросил:

— Где она?

Я повернулся.

— В своей комнате. Завтракала со мной на кухне. Умеет держать себя за столом. Позвонила матери, чтобы сообщить, где она, сходила на Восьмую авеню купить полотенца, потому что наши ей не нравятся, вернулась и, с моего позволения, взяла три книги из шкафов. Я был в банке.

Он встал со стула и подошел к шкафам посмотреть. Я сомневался, что он сможет определить, что она взяла, по пустым местам среди более чем тысячи книг, но пари бы не держал. Он вернулся к столу, сел, уставился на меня и сказал:

— Больше никаких выходок с твоей стороны.

— Хорошо, — согласился я. — Но когда миссис Блаунт сказала, что вы можете оставить у себя то, что заплатила вам ее дочь, мне стало обидно и я не удержался. Или вы имеете в виду то, что я сказал Комусу?

— Ни то, ни другое. Я говорю о том, что ты привез ее сюда. Ты, конечно, сделал это, чтобы оказать на меня давление. Тьфу! Зная, что для меня лучше тигр в доме, чем женщина, ты решил, что я…

— Нет, сэр. В этом я не виновен. Я начинаю давить, на вас или пытаюсь это сделать, только если вы увиливаете от работы, а вы это делаете всего лишь двадцать четыре часа в сутки. Я привез ее потому что, если бы она поехала в отель, все могло случиться. Она могла бы сдаться. Она могла бы даже удрать. Я сказал миссис Блаунт, что вы оставляете у себя только те деньги, которые заработаны вами. Когда клиенту нужно вернуть гонорар, если вы решите, что не можете его заработать, а клиент вне нашей досягаемости, это затрудняет дело. Я согласен, что вы кое-чего достигли, поручив мне поместить заметку у Лона Коэна, мы даже получили от возможного убийцы предложение на сумму в пятьдесят тысяч, но что дальше? Надеетесь, что кто-нибудь из остальных предложит больше?

Он поморщился.

— Я поговорю с мисс Блаунт, после ленча. Сначала я должен повидаться с Йерксом, Фэрроу, Эвери и, если возможно, с Комусом. Это не может…

— Эвери не был «посредником».

— Но он был с Джерином в больнице до момента его смерти. Он сказал мистеру Блаунту, что уже в «Гамбит-клубе» ему приходило в голову, что тут произошло отравление, и он ходил вниз в кухню. Если есть какая-нибудь надежда получить…

В дверь позвонили. Я встал и пошел в холл, чтобы посмотреть в глазок, вернулся в кабинет и сказал:

— Становится горячо. Кремер пожаловал.

Он фыркнул.

— Зачем? У него же есть убийца.

— Да. Быть может, за мисс Блаунт? Взять ее как соучастницу.

— Посмотрим. Приведи его.

Подойдя к двери, я пару секунд наблюдал за ним в глазок. У инспектора Кремера из Западного отдела по расследованию убийств были хорошо мне знакомые признаки, по которым можно было определить его настроение: как повернуты его широкие плотные плечи, красно ли его большое круглое лицо, под каким углом надета его старая фетровая шляпа. Когда ясно, что у него серьезные намерения (как это часто бывает), я резко открываю дверь и говорю что-нибудь вроде: «Дом человека — его крепость». Но на этот раз он выглядел вполне мирно, поэтому я распахнул дверь и спокойно поздоровался с ним. Войдя, он отдал мне пальто и шляпу и, прежде чем проследовать в кабинет, даже сделал замечание о погоде. Можно было подумать, что мы подписали договор о мирном сосуществовании.

В кабинете он не протянул Вульфу руку, потому что не знал, как тот относится к рукопожатиям, а сказал, усевшись в красное кожаное кресло:

— Наверно, я должен был позвонить, но вы всегда здесь. Бог видит, что и я хотел бы всегда быть в каком-нибудь определенном месте. Я хочу спросить насчет дела с Джерином. Судя по газетам, вас наняли заниматься этим. По словам Гудвина.